В начале 40-х годов прошлого века замечательный австрийский экономист Иосиф Иосифович Шумпетер рассказал миру, как капитализм совершит самоубийство.
Механизм предполагался такой. Поскольку между «честно конкурировать» и «сожрать» любой человек не колеблясь выберет второе (была бы возможность), развитие капиталистического предпринимательства неизбежно породит монополизацию. Последняя приведёт к экономическому и политическому диктату глобальных корпораций. Такие корпорации будут заинтересованы в удержании рынка нерыночными методами, для чего они прибегнут к всевозможному регулированию, осуществляемому государствами по их указке. Для пропаганды регулирования возникнет вскормленный корпорациями класс левых «интеллектуалов», одержимых государственным патернализмом и враждебных капитализму. Совместными усилиями политиков и очарованного «интеллектуалами» общества, капиталистические предприятия будут зарегулированы вусмерть — и наступит социализм.
Тут вот что занятно. Шумпетер ругал Маркса (а Маркс, будь у него такая возможность, наверняка ругал бы Шумпетера), но они оба, хоть и с разных направлений, пришли к идее грядущей замены капитализма социализмом.
И оба промахнулись.
Маркс предполагал, что социальное преобразование совершит взбунтовавшийся рабочий класс, однако XX век показал ошибочность этой идеи. Как выяснилось, рабочему классу плевать на общественные формации и их преобразование. Пролетариям нужна зарплата побольше, рабочий день покороче, и отпуск подлиннее, а как это всё называется и кто этим всем рулит, им сугубо фиолетово (как потомственный пролетарий, готов подтвердить это под присягой).
Шумпетер был гораздо точнее в своих прогнозах, но и он верил, что диктат глобальных корпораций приведёт к социализму. Тут, однако, есть подвох. Социализм — это, грубо говоря, предельный случай национализации бизнеса: политики и бюрократы сосредотачивают в своих руках всю деловую активность. В процессе же, описанном Шумпетером, происходит обратное: крупный бизнес приватизирует политику и бюрократию.
Казалось бы, от перемены мест слагаемых сумма не меняется, но это не тот случай. При национализации у общества остаётся — пусть и формальный, но всё же не нулевой — шанс контролировать процесс, хотя бы в рамках ублюдочной формы демократии, называемой «представительной». При приватизации общественных институтов бизнесом, такого шанса нет, даже формального, потому что управление обществом происходит за закрытыми дверями корпоративных офисов, и никаких механизмов воздействия на происходящее в этих офисах у общества нет в принципе. В итоге образуется деспотия без лица, без личности, и без возможности обратной связи. Игнатию Гриневицкому, даже если таковой сыщется, будет просто непонятно, в кого бросать бомбу.
Вот именно это, а не распад СССР, и есть фукуямин «конец истории».
PS. Что касаемо Шумпетера, то это был умнейший дядька. Например, именно он ввёл в профессиональный обиход понятие «инноваций» как одного из основных движителей экономического развития. И тут непонятно, чему больше удивляться: то ли интеллекту Шумпетера, то ли тому, что аж до 30-х годов прошлого века велемудрым экономистам всего мира была неочевидна роль инноваций в экономике. Какие ещё базовые истины им (а значит, нам) непонятны?