Из всех преданий о «научном консенсусе», я с особенной теплотой отношусь к истории расшифровки письменности майя. Там долгий и сложный сюжет, но вкратце дело было так.
Иероглифическая письменность майя, возникшая ещё до нашей эры, была весьма заковыриста. Владели ею немногие. Тем не менее текстов за долгие века существования этой цивилизации было написано порядочно, и письменная традиция не прерывалась вплоть до начала испанского завоевания. Так что, по идее, никаких проблем с чтением этих текстов не должно было возникнуть — если бы не католические миссионеры.
Испанцы не отличались какой-то особенной жестокостью к покорённым народам. Конкистадоры первых лет колонизации были исключительно свирепыми парнями, но индейцы, к своему счастью, оказались прескверными вояками и позволили свершиться неизбежному — то есть колонизации — без лишних жертв. Довольно быстро оставшись без работы, авантюристы-завоеватели сдали вахту респектабельным королевским чиновникам, и ситуация в Новом Свете нормализовалась. Ничего похожего на зверства, творимые английскими колонистами, испанцы в своих колониях не допускали, однако они были совершенно беспощадны к туземной культуре, которую считали еретической и бесовской.
Не сказать, чтобы индейцы не давали испанцам повода для такой убеждённости. В ходе своих жутких ритуалов они наносили себе болезненные раны и заливали всё окрест кровищей. Человеческие жертвоприношения у них тоже практиковались, причём жертву перед убийством принято было зверски мучить: они считали, что таким образом дарят богам не только плоть человека, но и его силу. Даже по суровым стандартам того времени, творимое индейцами выглядело форменной чертовщиной, поэтому испанцы исполнились решимости всё это безобразие искоренить. Особенно ревностно они уничтожали литературу: майя имели обыкновение записывать свои ритуалы, и не умевшие читать по-майянски испанцы решили для надёжности уничтожить вообще все тексты.
Им это удалось. Письменность майя была истреблена, и от всего корпуса текстов осталось всего три крупных рукописи или «кодекса», как их сейчас называют (существует и четвёртый кодекс, явленный публике в 1971 году, но на расшифровку письменности он влияния не оказал). Плюс множество разрозненных фрагментов, надписей на керамике, барельефах и т.д. Плюс этнографические записки Диего де Ланды, монаха-францисканца середины XVI века, епископа Юкатана и безжалостного истребителя майянской письменности. В записках этих приводится некоторое количество иероглифов, каждому из которых соответствует буква латинского алфавита.
В общем, материала для исследования было совсем негусто. Но с другой стороны, сам язык майя не исчез, на нём говорили и даже писали латиницей.
Целенаправленные попытки расшифровать древнюю письменность майя стали предприниматься с начала XIX века — и дело не ладилось, как к нему ни подходили. «Алфавит» де Ланды дело не прояснял, а только запутывал: знаков у майя было гораздо больше, чем букв латинского алфавита. Кроме того, сложность иероглифов наводила на мысль, что это не фонетическая, а идеографическая письменность. Ну и главное, в распоряжении исследователей не было своего Розеттского камня, т.е. текстов одинакового содержания, написанных двумя системами письменности, одна из которых известна (такая штука называется «билингвой»).
В итоге примерно к концу XIX века восторжествовала точка зрения, что «алфавит» де Ланды — это фальшивка, майянские иероглифы передают не звуки, а смыслы, и расшифровать их невозможно. На протяжении всей первой половины XX века это и было консенсусной, периодически подтверждавшейся точкой зрения, признанной всеми учёными-майянистами.
Наверное, тайна майянских крокозябров до сих пор оставались бы неразгаданной, кабы не питерский аспирант Юрий Валентинович Кнорозов, который, наплевав на консенсусное мнение, провёл собственную работу по дешифровке иероглифов. За границу он не выезжал, но имел в своём распоряжении репринты майянских «кодексов».
Проанализировав иероглифы, он выделил две с половиной сотни уникальных — что было слишком много для алфавитного письма, но слишком мало для письма идеографического. Значит, письмо было всё-таки фонетическим, слоговым. Кроме того, он предположил, что иероглифы из «алфавита» де Ланды соответствовали не буквам латинского алфавита, а названиям этих букв, т.е. не «б», а «бэ», не «л», а «эль» и т.д. Отсутствие же полноценной «билингвы» можно было отчасти восполнить «псевдо-билингвами», т.е. рисунками. В «кодексах» было множество иллюстраций, и можно было предположить, что если на рисунке присутствует собака, то и в сопроводительной надписи она тоже упоминается.
Кнорозов начал расшифровку в конце 1940-х, и первые обнадёживающие результаты появились уже к 1952 году, а в 55-м он обобщил результаты своих исследований — по сути, полноценную расшифровку письменности майя — в кандидатской диссертации, за которую ему сходу дали докторскую степень.
За границей работу Кнорозова не приняли. Корифей западной майянистики Эрик Томпсон опубликовал статью-маляву, в которой разъяснил коллегам, что Кнорозов — марксист, а от марксистов ничего хорошего, кроме плохого, исходить в принципе не может, так что всем блатным верить Кнорозову западло. Коллеги к мнению авторитета прислушались, поскольку в Штатах в ту пору разгулялись маккартисты, которые только что отменили самого Чарли Чаплина за недостаточно артикулированную лояльность воровским понятиям идеалам свободы и демократии. Западные учёные стали применять метод Кнорозова только в 70-х, а официальное признание на Западе пришло к нему в 1979 году, уже после смерти Томпсона. Корифей до конца жизни так и не смог смириться с тем, что какой-то безвестный русский аспирант за три-четыре года в одиночку сделал то, что толпа титулованных майянистов не смогла сделать за сто с лишним лет.
В науке такие ситуации, когда устаревшие идеи сменяются новыми, довольно обычны. Как правило, это происходит, когда в распоряжении учёных оказываются новые методы исследований, новаторские технологии или недоступные ранее материалы. Уникальность ситуации с письменностью майя в том, что у Кнорозова в руках не было ровным счётом ничего нового, и никаких фундаментально новых методов исследования он не применял. Все материалы, которыми он пользовался, были доступны учёным ещё в XIX веке. Учёные не смогли ими воспользоваться не по каким-то техническим причинам, а просто в силу собственной лености и тупости. Это, тем не менее, ничуть не снизило пафоса их «научного консенсуса».
История, которую полезно помнить, как мне кажется. Ну и знаменитая фотка сурового Кнорозова с суровым котиком на руках вполне может заменить икону — если уж икона необходима.