Как-то, идя домой из школы, я поссорился с одноклассником Вовой. Дело было давно, в каком-то из начальных классов, так что всех деталей я не помню. По какой-то истлевшей в сундуках памяти причине Вова принялся обидно обзываться, я рассвирепел и вознамерился ему втащить, но он шустро отбежал, бросив портфель. Я никогда не был особо резвым юношей, поэтому бегать взапуски не стал и выместил злость на Вовином портфеле, остервенело отпинав и потоптав его, пока Вова всячески поносил меня с безопасного расстояния.
Вся эта мизансцена с наказанием портфеля была настолько глупой и позорной, что я потом долго испытывал жгучий стыд. Не перед Вовой, с которым мы уже на следующий день помирились, и уж во всяком случае не перед портфелем — перед самим собой. Очевидно, какие-то отголоски этого стыда сохранились до сих пор, хотя прошло очень много лет, именно поэтому я и помню этот пустячный эпизод. Тогда я ещё не знал термина «смещение агрессии», и слава богу, а то стыд был бы ещё нестерпимей.
В нас, на уровне инстинктов, заложена возместительная справедливость: злодей должен компенсировать жертве своё злодейство. Компенсации могут быть самыми разными — как чисто эмоциональными (злорадство от причинения злодею страданий), так и деловито материальными (деньги, работа, услуги, и т.д.), но механизм всегда один и тот же: напакостил — плати. Ну а если злодея не достать, мы худо-бедно удовлетворимся каким-нибудь его «портфелем». Последний не обязан принадлежать злодею. Достаточно, если между ним и злодеем можно будет проследить связь, пусть даже и воображаемую, чтобы мы могли, глядя на «портфель», явственно представить себе злодея. Возместительная справедливость должна найти какой-то выход, иначе она начнёт выжигать нас изнутри, это очень требовательное чувство.
Именно на этом чувстве построена вся наша юриспруденция. Древние кодексы законов вообще выглядели, как прейскуранты («сделал то-то — расплатись так-то»), современные гораздо более изощрены, но по сути, работают по тем же принципам.
А Вовин портфель вырос в концепцию коллективной ответственности, довольно развесистую конструкцию, в одном углу которой закрывают банковские счета обладателям таких же, как у Вовы, паспортов, в другом углу избивают тех, чья внешность похожа на Вовину, а где-то посередине гоняют ссаными тряпками говорящих на одном с Вовой языке.
Механизм детской расправы с портфелем мне совершенно понятен, остаётся только один вопрос: эти дети взрослеть собираются?