Последние полвека западный истеблишмент энергично вычищал из политики людей с убеждениями, поскольку только такие люди способны собрать вокруг себя толпу деятельных адептов и устроить социальные потрясения — то есть дать истеблишменту пинка.
На протяжении всей человеческой истории, правящие элиты боролись с оппозицией реактивно, нападая на неё уже после того, как она заявила о себе. Работало это плохо. Можно было с примерной жестокостью избить лидеров оппозиции, но из ниоткуда тут же появлялись новые лидеры. В ширнармассах, которыми овладела некая идея, лидеры начинают самозарождаться, как мыши в грязи. Поэтому в XX веке начальство дошло до понимания необходимости действовать проактивно и, вместо избиения уже появившихся лидеров оппозиции, сделало невозможным само их появление.
Идея, что называется, «зашла», и управленческие усилия увенчались успехом. Была создана социальная среда, в которой осмысленные убеждения стали чем-то неприличным, неприемлемым. В итоге в политике остались люди только двух сортов: упоротые догматики и безнравственные оппортунисты.
Догматизм с непривычки легко спутать с убеждениями, но на самом деле, между ними нет ничего общего. Убеждения основаны на аргументах, на постоянно развивающейся идеологии. Догматизм же принимает некий набор аксиом некритично, бездумно. Наша аксиомы верны. Почему? Потому что так сказало начальство. А почему мы верим начальству? Потому что наши аксиомы предписывают ему верить. А почему мы поступаем так, как предписывают аксиомы? Потому что они верны.
Разорвать это кольцо практически невозможно, большинство догматиков навсегда остаются внутри кольца. Там, в общем-то, очень уютно, но шансы вырваться из нижнего уровня иерархии — нулевые.
Тем же, кому удаётся разломать кольцо догмы, предлагается две таблетки. Съешь одну, и обзаведись настоящими убеждениями — тогда вокруг тебя немедленно образуется вакуум отчуждения, и ты вылетишь из политики быстрее, чем успеешь осознать, что произошло. Съешь другую — и стань безнравственным оппортунистом.
Только оппортунисты и строят политические карьеры. Эти существа абсолютно пластичны. Они могут с одинаковым выражением лица и одинаковыми интонациями топить за диаметрально противоположные вещи, притом практически без паузы, если того требуют обстоятельства. Поймать их на лжи невозможно: скользкая слизь «это другое» покрывает их с ног до головы, они легко высвобождаются из любого захвата.
На сегодняшний день других людей в политике — во всяком случае, западной — нет, и какие-либо предпосылки для их появления отсутствуют. Поэтому всякий раз, когда я слышу о «правом» или «левом» развороте политики, я горько хихикаю.
Это очень сильно напоминает поздний СССР. Молодые политики — то есть, комсомольские вожаки, других тогда не водилось — не верили вообще ни во что, кроме собственного благополучия. Они громко декламировали положенные символы веры, но для них это был просто белый шум. Положено шуметь — шумим, но при этом делаем своё дело. Государственная система, опирающаяся на таких людей, нежизнеспособна, и в итоге всё закончилось очень печально для СССР — но не для комсомольских вожаков, которые внезапно оказались лидерами бизнеса (поэтому, кстати, центральный персонаж «Слова Пацана» — это ОКОДовец Денис Коневич, а не вся эта мерзотная гопота).
Но у тоталитарного СССР было, куда двигаться. Были какие-то альтернативы, которые очень хотелось попробовать. Переход от директив к деривативам оказался очень увлекательным и, в целом, довольно успешным. Капиталистический же Запад находится в тупике. Никаких альтернатив существующей системе нет (не потому, что их вообще нет, а потому, что их успешно зачистили), так что единственный путь «развития» для этой системы — энтропия и тепловая смерть.
Если, конечно, не появится какая-то внесистемная сила. Но откуда?