Во время WW2 американцы тупо собрали всех — реально всех, около 125 тысяч — японцев, живших в стране, и загнали их в концлагеря. При том, что две трети этих людей родились в Штатах, и подавляющее их большинство было совершенно лояльно Америке. В Калифорнии человеку достаточно было иметь японского прапрадеда (или прапрабабку), чтобы его записали японцем и отправили в лагерь. Представьте себе этакого густопсового американца, для которого Япония — что-то туманное (и даже не факт, что правда) из семейного фольклора. Его берут за шкирку и швыряют в выглядящий совсем не курортно лагерь, и на вопрос «да за што братцы??» уверенно отвечают: «а нехуй бомбить Пёрл-Харбор!»
Когда люди научатся воспринимать друг друга индивидуально, вне контекста групп, человечество перейдёт на новую ступень эволюции. Но судя по последним 5-6 тысячам лет нашей истории, нам это не светит ни в обозримом, ни в необозримом будущем.
Вообще во всей этой истории с интернированными японцами меня больше всего штырит даже не безмерный идиотизм ситуации — а то мы идиотизма не видели! — а отношение к ней окружающих. В 1942 году только четверть американцев были против заключения американских граждан с японскими корнями в концлагеря. Подчеркну: граждан, т.е. нормальных американцев, отличавшихся от окружающих только «неправильным» разрезом глаз. За разрез этот их и загнали в огороженные колючей проволокой бараки, сколоченные из досок и рубероида, с рядами близко стоящих узких кроватей внутри. И при этом три четверти сограждан — добрых друзей, с которыми весело тусили, за чьими котиками присматривали и чьим детям дарили кукол Ширли Темпл — были с этим «решением японского вопроса» вполне согласны, а 59% и вовсе считали, что такое решение было единственно верным.
Что же касалось японцев без гражданства — тоже постоянно живших в Штатах, но не успевших получить паспорт — то против их помещения в концлагеря был 1% опрошенных американцев.
Один процент. Мне, должен признаться, требуется усилие, чтобы это осознать. Не исключаю, что я — последний, кому для этого всё ещё требуется усилие.
Мастеровитый писатель Борис Акунин в одной из своих назидательных книг выразил надежду, что тоталитаризм исчезнет, когда у людей отрастёт достоинство. Мне же кажется, что эта составляющая человеческой морали — одна из самых легко манипулируемых. Реваншистский ресентимент, к примеру — это не что иное, как изуродованное пропагандой достоинство. Люди, гнавшие своих вчерашних соседей с недостаточно широко распахнутыми глазами в концлагерь — тоже были движимы комплексом эмоций, среди которых скрепная вариация достоинства занимала видное место.
Нет, Григорий Шалвович, тоталитаризм исчезнет только тогда, когда у людей выработается стойкая идиосинкразия к всякому маркетингу. Если любому офене станет немедленно прилетать в сопатку, как только он заведёт своё «а вот кому самолучший…», вне зависимости от того, что у него в коробе — вот тогда тоталитаризм и испарится. Не раньше.