Мы живём в интересное время, когда значение базовых понятий, описывающих функции общества, бесследно теряется. Под песни о расовом равноправии реанимируется расизм, под песни о свободе строится концлагерь, под песни о либерализме разгоняется патернализм, под песни об инклюзивности насаждается культура отмены… и тому подобное.
Электорат дезориентируется и лишается способности оценивать ситуацию в сколько-нибудь рациональных терминах, поскольку критериев оценки больше не существует. Всё, что угодно, может быть всем, чем угодно. Ничего не определено, ничего не задано. Можно быть любителем сладкого, но назвать себя любителем кислого, основать Лигу Едоков Кислого, декларировать полное неприятие любых вкусов, кроме кислого, при этом продолжать жрать исключительно сладкое — и это сейчас совершенно ОК. А усомнившихся в том, что сладкое — это кислое, обвинят в распространении фейков, неверии в науку и работе на врагов цивилизации.
Это сравнительно новый феномен, но изобрела его не наша бездарная эпоха. Сто лет назад его изобрели коммунисты, удачно захватившие власть на огромных евразийских территориях.
Нет, разумеется, не они изобрели ложь. Человеческая цивилизация построена на лжи, это фундамент того, что мы называем «государством». Овеществлённая инструментализированная ложь — это и есть «государство».
Однако в стародавние времена, отчаянно лицемеря во всём, что касалось причин его действий, государство всё же не решалось переопределять сами действия. Лишая подданных чего-то, оно выдумывало фантастические оправдания этим изъятиям, но стеснялось назвать отъём — дарением. «Мы забираем это у вас для вашей же пользы», — говорило государство. Но робело утверждать, что отнимая у подданного его кошелёк, оно, на самом деле, давало этому несчастному два кошелька.
Коммунисты, взявшиеся преобразовать обветшавшую империю в гигантскую тюрьму, довольно быстро поняли, что люди должны быть слепы не только к причинам, но и к содержанию происходящего. А иначе становится опасно. И они начали переписывать словарь, называя лютую азиатскую деспотию — демократией, жесточайшую эксплуатацию — освобождением, нищету — процветанием, запуганность — сознательностью, злобу — гордостью, а всё это вместе — счастьем.
Это неплохо сработало, при всей кажущейся немыслимости.
Коммунисты на глобусе не задержались: они здорово переоценили свою способность управиться с самой большой тюрьмой в мире, в результате чего последняя развалилась. Но ценный опыт не пропал и стал активно использоваться по всему миру.
Основатели СССР верили, что для смены общественной формации достаточно физически уничтожить носителей и охранителей этой формации. Это было большой ошибкой: и носители, и охранители самозарождаются в грязи, как мыши в средневековых легендах. Для уничтожения общественной формации надлежит разрушить смыслы, поддерживающие эту формацию в народном воображении.
Именно этот процесс мы и наблюдаем изумлённо.