Человек — удивительно пластичное создание, способное к мгновенной перестройке нравственных установок сообразно ситуации. И Восточная Европа, очевидно, в силу исторических причин, достигла в этом деле невиданной виртуозности.
Помнится, в 93м году я проводил своё последнее студенческое лето на малой родине, в Тернополе. Время было жуткое и дурацкое, с непроходящим ощущением унылой безнадёги. Постоянно хотелось набухаться, чем я периодически и занимался. Однажды я оказался в какой-то незнакомой компании, в которой все, кроме меня, друг друга хорошо знали и разговаривали без стеснения. Я же в уголке тихонько доливал себе какую-то палёную дрянь, закусывал колбасой, и общей доверительной атмосферы не нарушал.
Солировал спортивного вида хлопец, ярко и по тогдашним понятиям «бохато» одетый. Осмысленная картинка из его рассказа как-то долго не складывалась, а когда сложилась — я, уже порядком накидавшийся, натурально завис, пытаясь распихать услышанное по шуфлядкам своего миропонимания.
Жена у хлопца работала проституткой в Германии. По его словам, в большом борделе. Жила в маленькой съёмной квартире где-то в непосредственной близости от «офиса». Муж регулярно приезжал к жене и подолгу гостил у неё, возвращаясь домой с чемоданом шмоток и деньгами (они копили на собственное жильё). Он нигде не работал, но что-то безуспешно мутил на тему мелкой коммерции. Дети в неопределённом количестве были перепоручены бабушкам/дедушкам. Весь кагал жил на мамины дойчмарки.
Рассказывал хлопец обо всём этом с деловитым удовлетворением человека, у которого всё схвачено. Собеседники слушали с уважением, завистью и благодарностью: обильную поляну накрыл именно он.
Я вспомнил, что незадолго до этого мне рассказывали про женщину, чьи обе дочери уехали на заработки в Италию. Одна работала сиделкой, другая проституткой. Вторая зарабатывала больше, и мать ею ужасно гордилась, рассказывала всем о ней — какая, дескать, толковая и оборотистая девушка. Я тогда не поверил, решил, что это просто злые сплетни. Теперь, глядя на увлёкшегося повествованием мужа бордельной гастарбайтерши, я понимал, что никакой лжи в истории о гордой матери не было. Каждый крутится, как может — вот это вот всё.
Хобби-этнографу следует помнить, что эту бодряще гибкую мораль восточноевропейцы применяют повсеместно, а не только в семейных делах.